к рецензии Константина Кравцова на книгу Бориса Кутенкова "Неразрешенные вещи"
Нью-Йоркская презентация пятого выпуска альманаха "Новая кожа"







Marta & Igor's Holiday Party
Но особое спасибо - хозяйке дома за потрясающее угощение.
Похоже, для всех гостей это было первое знакомство с польской кухней:
борщ с "ушками", непередаваемо нежными, с белыми - как я поняла - грибами,
нежнейшая солянка с пятью видами мяса вкупе с сардельками под особым соусом
- словом, слов нет, как вкусно!
И всем спасибо за теплое, дружеское общение!!!




Андрей Цуканов "Гуси Лонг-Айленда"
в этом номере - на русском и в переводе на английский - текст Андрея Цуканова "Гуси Лонг-Айленда", который я читала в том же салоне в июле 2013 года также на презентации "журнала ПОэтов"
вот страничка с этим текстом + автор читает этот текст в русском книжном магазине Нью-Йорка в марте 2013 года + я читаю этот текст в Чеховке



О романе Ирины Муравьевой («Новый журнал», 2012, Кн. 268)
На недавно прошедшей в Бруклинской публичной библиотеке "Трансатлантической матрице" (http://kultinfo.com/novosti/1542/) Владимир Войнович - Ирина Муравьева говорилось в основном о сатире. При этом Ирина Муравьева была заявлена как автор романа "Страсти по Юрию", в котором сатира, на мой взгляд, далеко не главное. Об этом романе я написала текст, который был опубликован - в позапрошлом году, в "Новом журнале", в Кн. 268. Однако в сети этот текст не вывешен, и я решила восполнить этот пробел. Вот этот текст:
Людмила Вязмитинова
Опубликовано: «Новый журнал», 2012, Кн. 268, с. 353-356.
Мастер и его три Маргариты
Ирина Муравьева. Страсти по Юрию. М.: ЭКСМО, 2012. – 288 с. – (авторская серия «Высокий стиль. Проза И. Муравьевой»)
Спрошу я стул, спрошу кровать:
«За что, за что терплю и бедствую?»
«Отцеловал – колесовать:
Другую целовать», – ответствуют.
Марина Цветаева
Имя родившейся в Москве и уже много лет живущей в Бостоне писательницы Ирины Муравьёвой знакомо множеству читателей по всему миру, ее проза переведена на многие языки, ее произведения выходили в финал престижных литературных премий. А рассказ «На краю» вошел в состав сборника 26 лучших произведений женщин-писателей мира. И новая книга – «Страсти по Юрию» подтвердила ее статус одного из самых интересных авторов «женской литературы». Эту литературу можно определить как опирающуюся на присущий женщине – не худший или лучший, чем мужчине, а несколько иной – способ восприятия и осмысления мира, что дает возможность увидеть его под особым ракурсом, несколько иначе осмыслить непреложные для всех законы бытия.
Дело не в том, что именно тот или иной автор описывает в своем произведении, хотя бы и рутину ведения домашнего хозяйства, а в том, какой мессидж стоит за этим описанием и насколько удачно он этим описанием передан. Так, в лучшем, может быть, на сегодня тексте Муравьевой – повести «Фелимон и Бавкида», описывается история жизни отнюдь не склонной к размышлениям о происходящем в стране «мужней жены» работника ГУЛАГа, кончающая ее неожиданным для окружающих сумасшествием. За трагедией женщины, прожившей жизнь в заботе о мужчине, вызывающем у нее идущие из глубины ее существа чувства неприязни и страха, встает трагедия целой страны, описанная множеством разных авторов, и Муравьева сумела сказать об этом свое слово.
Эта повесть, как и все творчество Муравьевой, посвящена теме союза мужчины и женщины. Страницы ее книг заполнены историями о таких союзах, возникающих, длящихся и распадающихся, поданных как сугубо личное, частное дело человека, вовлеченного в происходящее в человеческом сообществе. Характерно, что описываемый Муравьевой мир – прежде всего мир чувств и эмоций, что соответствует женскому мировосприятию, и, как правило, накал чувств таков, что они приобретают характер страсти. Присущая страсти сила воздействия меняет, казалось бы, устоявшиеся обстоятельства, по-новому направляет судьбы людей, обнажая скрытое под привычной обыденностью и позволяя увидеть экзистенциально-онтологическую структуру реальности. В данном случае – применительно к отношениям мужчины и женщины, которые – и это показывает в своем творчестве Муравьева – являются важнейшей и неотъемлемой частью этой структуры.
Новый роман Муравьевой – качественно новая ступень на пути стремления к этому видению. Исполненный в жанре романа-метафоры, он рисует метафорический мир – на основе судьбы реального человека, писателя Георгия Владимова. Главный герой происходящих в этом мире событий – его метафорический двойник, признанный «мастер», известный писатель Юрий Владимиров, пишущий роман, который, как он «чувствует», «будет писать до конца своих дней». Желание написать его, тем самым «пробившись» «к корням истории и одновременно к человеческой душе, прошедшей свой путь от паденья к паденью», будучи «заловленной» «внутрь зла», приобретает характер мучительной страсти, подчиняющей всю его жизнь, ради достижения этой цели он готов пожертвовать – и жертвует – буквально всем.
Иными словами, перед нами – вариант доктора Фауста, отсылающий как к классическому его образу, созданному Гете в романе «Фауст», так и к отечественному, созданному Булгаковым в романе «Мастер и Маргарита». В отличие от них, у героя Муравьевой не одна, а три Маргариты. Названные другими именами – Арина, Варвара и Зоя, они в разном сочетании несут в себе черты Маргарит Гете и Булгакова, и союзом с каждой из них отмечены три периода жизни героя романа. И каждый раз это – разный Владимиров, при этом сильно разнятся не только обстоятельства его жизни, но и состояния его души, сообразно чему рядом с ним – разные женщины.
Центральное место в ряду этих Маргарит принадлежит второй – Варваре. Она появилась в жизни Владимирова после начала работы над романом, призванным дать ему знание жизни и человеческой души, и, временами пародируя булгаковскую Маргариту в попытках защитить «великого мастера» от жестокого социума, в основном несет в себе черты гетевской Маргариты. Очень красивая, «очень наивная» и «ребячливая» в свои тридцать с гаком, она «не уступает ни одной из героинь Достоевского и ни одной из античных героинь, а может, была посильнее и тех, и других». Не понимая сути того, чем занят человек, который во время телесного единения дарит ей «чудный мир» и «уносит, как волк на себе уносил Василису», она безоглядно и без остатка отдает ему и жизнь, и душу, и чувствует – так оно и оказалось, – что будет связана с ним и после смерти.
Отношения Варвары и Владимирова основаны на страсти. Муравьева ассоциирует такие отношения с весенней порой в природе: «разомлевшая» земля, проливающийся на нее с неба дождь и зелень и цветение, иначе, бурное взаимодействие земли и неба, при котором земля жадно принимает в себя небо, наполняя мир энергией жизни. То, что происходит при телесном соединении мужчины и женщины, которые, как известно оба состоят из тела, души и духа, при том, что женщина по своей природе ближе к земле, к телесному, а мужчина – к небу, к духовному, таинство. Как бы то ни было, Муравьева пишет, что во время страстной телесной близости с Владимировым Варвара чувствовала, что «поднимается над грешной землею», а сам он о герое своего романа написал, что тот во время соития со страстно любимой женщиной ощутил, как его «душа» «взмывает в надмирную высь», в ее «огонь».
Встреча Варвары и Владимирова произошла во время сильного весеннего дождя, после зимы, во время которой он начал писать роман. Зима же в его жизни связана с Ариной, первой, законной, «умной» и все понимающей Маргаритой мастера, дающей ему надежный «дом», который она многие годы «спасала» и «лечила». Поэтому весна любви Владимирова и Варвары – незаконная, и с описания такой – незаконной – весны Муравьева начинает свое повествование, точкой отсчета которого является начало второго периода жизни мастера: «Земля вся прогрелась… как будто бы завтра вся зазеленеет. А ей не цветения ждать полагалось, а колких и крепких объятий мороза». И «ужасом адским» «обожгло» «бодро» вошедшего «с мороза» мастера при виде «не по сезону», по-весеннему одетую вторую свою Маргариту.
Однако Владимиров, наравне с «особой душевной глубиной», обладал «железной устойчивостью, благодаря которой мог вытерпеть больше, чем другие», хотя – «и надорваться в конце концов». И он «терпит» последствия своей, по определению Арины, «дурной» и «опасной» «игры», разрываясь между «находившимися по разные стороны души» не только Ариной и Варварой, но и потребностью быть вдали от суеты социума и невозможностью не вступить в активный конфликт с «ненавистной» ему советской властью. Главное для него – работа над романом, ради него он «готов лечь в гробницу живым». Варваре достается немного: давая «защиту», в которой она так нуждалась, он тут же и «режет» ее. И уже только «режет» Арину. Тогда как от обеих получает: от Варвары – обладание «своей женщиной», вкупе с незаконной, фаустовской молодостью (с ней он «чувствовал себя так, словно ему не пятьдесят, а восемнадцать»), от Арины – свой дом.
Как известно, Фауст хочет незаконного, невозможного по законам человеческой жизни, получает его, а потом теряет все, обрекая на смерть других и себя. Так и здесь: сначала Владимирова «вывели» из дома, затем – от остановки сердца – умирает Арина, потом «попросили» уйти из жизни Варвару, и он теряет возможность работать над романом, и наконец умирает он сам. Примечательно, что и он, и его главная Маргарита – Варвара умирают от одинаковой злокачественной опухоли «глубоко в животе», то есть, в жизни, впервые заявившей о себе у Владимирова – сразу после смерти Арины.
Здесь необходимо отметить крайне важное обстоятельство. Страстно добиваясь союза – в жизни и смерти – с Владимировым, Варвара боялась, что «он может взять да уйти», «стать то ли странником, то ли монахом». Иными словами, отказаться от союза с женщиной. Боялась она напрасно: ему был нужен свой дом и в нем – своя, принадлежащая ему женщина, без этого он не мог ни работать, ни жить. И в романе, «пробиваясь» «к корням истории и человеческой душе», он исследует «природу» основанного на страсти союза мужчины и женщины. Его цель – отыскать душу своего героя, и в «огне» «надмирной выси», когда тот желает только одного: «не выпускать» свою женщину «из своих рук никогда», и во мраке «отвращения к Богу, которого не было», раз он допустил ее смерть, которая есть и его смерть.
Страсть чревата преступлениями через законы жизни, что ведет к разрушительным последствиям, несущим с собой боль и страдания, и перед человеком встает проблема «вытерпливания». То есть, речь идет о «преступлении и наказании». Для выяснения вопроса, насколько «больше, чем другие», «может вытерпеть» «мастер» Владимиров на арену действия его жизни выходит Мефистофель, приводящий с собой его третью Маргариту – Зою, «объединенную» с ним одного рода «романтическим привкусом». Здесь Муравьева прибегает к приему магического реализма: Мефистофель – «преданный Владимирову всем сердцем» поклонник его творчества, «новый русский» Леонид Гофман, главная «печаль» которого заключается в том, что от него «ускользает» любовь.
Он возвращает Владимирову славу, деньги и близкое общение с умной и красивой женщиной, тому же нужна только она – в качестве «его женщины», в его доме, и возможность работы над романом. На этот раз мера его «железной устойчивости» проверяется в ходе еще более «дурной» и «опасной» «игры»: уже не он, а его разрывают между союзами со второй и третьей Маргаритой. В жизнь Владимирова опять приходит весна, и земля, «принявшая» Арину и Варвару, «дышит любовью и словно ждет, что дождь наконец к ней придет с облаков, возьмет её всю». Но выясняется, что «все это» – «помимо него и его не хотело»: женщина, с которой он опять «помолодел», «влюбившись почти в шестьдесят», обвенчалась с ним – без «законного» оформления их союза, – но не имеет к нему «телесного расположения», более того, этого «не допускает» умершая, но оставшаяся его «женой» Варвара.
Этот период жизни Владимирова, связанный со страстным желанием «завоевать» Зою и дописать роман, заполнен страданиями такого накала, что «вытерпливая» их, он переживает «обновление» – души и сознания. «Новый» Владимиров, осознавший свою вину перед тремя Маргаритами, перед жизнью, «сочинять» которую «вдруг стало казаться кощунством», поскольку «ее нужно жить, эту жизнь», уже уходя из нее, начинает писать «новый» роман. На этот раз описание жизни его героя, «сквозь» которую он «пробивается к корням истории и одновременно к человеческой душе», начинается не со страстной телесной близости мужчины со «своей» женщиной, а с праздника Рождества и радостного ожидания мальчиком прихода девочки, и «ее имя: Кристина». В радости кончается жизнь героя Муравьевой, прожитая, как он и хотел, «собственным, а никаким не общественным образом», и явившая, по словам видавшего виды врача, пример «редчайшего мужества».
Роман Муравьевой посвящен «памяти Георгия Владимова», и многие важные факты его жизни совпадают с фактами жизни героя романа. Но это не нон-фикшн, и тем более не биография, это роман-метафора. Однако в число решаемых Муравьевой задач входит задача показать внутреннюю жизнь человека, посвятившего себя творчеству, и цену, которую ему приходится платить за возможность создания своих произведений. Пожалуй, лучшего способа, чтобы почтить память большого писателя, не существует. А любителей литературы – не только «женской» – можно поздравить с появлением романа, который хочется читать и перечитывать.
ВСЕХ - С РОЖДЕСТВОМ!
вот текст - один из тех, полустертых, машинописных. . ,
Андрей Финогенов
ОТЕЧЕСТВО, КОТОРОГО НЕТ
Моделирую ситуацию: к Вам,
Именно к Вам /конкретно – к тебе, – что б было понятней, дурила/,
Является ангел. Нет, выше –
Архангел своею персоной,
И глядя сурово и прямо
В Ваши /твои, конечно/ бегающие глаза
Благовещает, что Ваша жена молодая
Зачала от Духа Святого.
Что дальше?
Не бойся, дурила.
Взгляни: на проспектах и в скверах
Хватает Марий быстролицых, но нету – Марии.
Марии беременны супом, салатом, картошкой и чаем.
Но не Мессией. Спите спокойно
Работники топора и рубанка и других инструментов.
Сейчас о другом я.
Где ты, Иосиф, плотник смиренный?
Распят твой сын на кресте.
Да сын ли? Гадай, не гадай – не узнаешь.
Первенец твой.
Учил ты его ремеслу:
Честности, правде, структуре древесных волокон.
Где он теперь?
Ты плачешь, Иосиф?
Напрасно – не мать ты, не баба.
Может быть, ты не отец,
Но ведь ты же мужчина.
Сына ты потерял.
Умер он, с горечью бросив в лицо:
Нет в отчизне пророка!
Нет пророка – в отцах.
Он ушел.
Нарожаешь других –
Понятных, счастливых .
Твоих.
Слова не скажут такого и не посмотрят,
Как Тот.
Ну что ты, Иосиф?
Ждешь возвращения сына?
Ждешь воскрешения сына?
Думай, Иосиф.
Кто бы отец ему ни был,
Ты его вырастил. Значит,
Что-то ты дал ему,
Что он решился на крест.
Что-то жило в тебе тайно,
Что ты не знал, но ему подарил.
Жди, он придет – от Богоматери
К Богоотцу путь его дальний.
Путник из дома Давида,
Как там телец твой, Иосиф?
Достаточно жирен?
«ОНИ УШЛИ. ОНИ ОСТАЛИСЬ» - в салоне "Классики XXI века"
Наталия Черных – рассказывала об Анастасии Харитоновой (1966-2003)


Дана Курская – рассказывала о Сергее Арешине (1982-2013)


Света Литвак – рассказывала о Игоре Юганове (1956-1999)


Литвак так же, по ее словам, пользуясь случаем, рассказала о погибшем от несчастного случая еще в 1982 году в возрасте чуть больше 20 лет Олеге Мустафине, с которым она вместе училась в художественном училище и который остался в ее памяти как трагически погибший поэт. Судя по тому стихотворению, которое она прочитала – единственному, у нее сохранившемуся, так это и было. В общем, получается. что рамки чтений и исследований биографий рано ушедших поэтов надо расширять во времени и пространстве. Тема явно стоит серьезных усилий – вне зависимости от того, сколько успел сделать рано ушедший поэт. После присутствия на чтениях это становится очевидным.
А вот фото заключительных текстов ушедших поэтов:

РУССКИЕ ПОЭТЫ SLASH АМЕРИКАНСКИЕ БИБЛИОТЕКАРИ
В общем-то, это неудивительно, поскольку на этот раз речь шла о работе с книгами, и вполне понятна искренняя благодарность библиотеке всех троих героев вечера – Лианы Алавердовой, Елены Литинской, Евгения Соколовского – за возможность – на работе для пропитания! – раздвигать жизненный горизонт, имея дело с книгами и людьми, разными и интересными, тем паче это благотворно сказывается на собственном творчестве. Однако все же очень много, по сравнению с собственным творчеством, говорилось на этом вечере о профессии библиотекаря и библиотечном деле. На прежних вечерах SLASHа разве что только «киборг» Владимир Друк в своем выступлении сделал упор на «дневную» профессию, говоря о ней долго, горячо и заинтересованно.
При этом все трое говорили почти в унисон: дело важное, нужное, хорошо на сегодняшний день поставленное (правда, Евгений Соколовский охарактеризовал его как сопряженное с большим количеством рутины), но – SOS, SOS, SOS!!! – все меньше понимающих суть и назначение этого дела среди тех, от кого зависит его состояние и развитие, и издержки этого копятся с угрожающей быстротой. Сказать по правде, я, как и практически все в переполненном, не смотря на крайне дождливый день, зале, до этого вечера не замечала каких-либо особых сдвигов к худшему в положении библиотек: залы работают, книги выдают, народу полно, мероприятия всяческие проводятся.
Однако, как сказала Лиана Алавердова, «библиотечная тема ждет своего Джонатана Свифта». Как я поняла, суть в том, что инновационные изменения, всепроникающие в нашем техногенном обществе, не слишком сочетаются с такой, по ее словам, «консервативной по своей природе организацией» как библиотека, и главная опасность заключается в стремлении к цели под названием «bookless», слишком рьяное продвижение к которой грозит подорвать основы библиотечного дела как такового.
Были прочитаны свои стихи и переводы – как с русского на английский, так и с английского на русский. Завязалась даже некоторая дискуссия о переводе. Евгений Соколовский интересно рассказывал о своих переводах «гариков» Игоря Губермана, читая – наизусть – тексты сначала на русском, потом – на английском. Зал смеялся и требовал читать еще. Но как-то сама собой постоянно всплывала тема будущего библиотек, которая – уверена – не забудется всеми, кто был на вечере. Как-то вроде уже начали привыкать к электронной книге, да и ситуация «bookless» давно и широко описана в фантастике как непременный атрибут будущего. Остается вспомнить цитату из Губермана (как запомнилась после прочтения Евгением Соколовским): «мысль изреченная есть ложь, значит, и эта мысль тоже».
Несколько фотографий с вечера:





Вагрич Бахчанян в Бруклинской библиотеке
Через пару дней после мемориального вечера Вагрича Бахчаняна, состоявшегося 12 мая в Дуэк-центре Бруклинской библиотеки, Алла Ройланс, курирующая проходящие в этом центре русскоязычные мероприятия, написала в рассылке, что «это, наверное, была лучшая программа сезона, а сезон был не из слабых». И далее она приводит слова Вадима Ярмолинеца: «много кто из пишущих хотел бы такое поминальное собрание, где так обильно бы тебя цитировали, где столько смеялись от души, до слез, как если бы автор был рядом с нами».
Да, безусловно, с этим согласятся все, кто в тот день был в Дуэк-центре, а зал был заполнен почти полностью – не смотря на прекрасную погоду и «День матери», который пришелся в этом году на 12 мая. Цитировали обильно: отрывки из снимаемого Андреем Загданским фильма «Вагрич и черный квадрат», фотографии из семейного альбома на экране, аудиозаписи, чтение текстов, воспоминания… и смеялись действительно от души, потому что не смеяться было невозможно.
Как сказал ведущий вечера Александр Генис, сейчас создается «виртуальный музей» Бахчаняна, творчество которого, по словам Гениса, третье по значимости в американской эмиграции после Бродского и Довлатова. Иными словами, собирается и структурируется вся возможная информация о Вагриче Бахчаняне.
В отличие от сидящих на сцене Ирины Бахчанян, Андрея Загданского, Александра Гениса, Игоря Сатановского, Леонида Дрознера, Радика Шварца и, надо понимать, многих сидящих в зале, я лично Бахчаняна не знала, а цельное представление о нем получила после прочтения прекрасно иллюстрированного № 3 журнала «Новая кожа» за 2010 год, посвященного Вагричу Бахчаняну, Генриху Худякову и Борису Лурье. Отличный, надо отметить, получился номер.
Мемориальный вечер значительно прибавил информации и сильно усилил впечатление – как от текстов, так и от рисунков. Открывая мероприятие, Генис употребил термин «сюрреализм», говоря о создании Бахчаняном «параллельного» реальному пространства и о превращении им «нормальной» жизни в «сюрреальную». Действительно, абсурд – главное, в чем сходятся сюрреализм и концептуализм, а Бахчаняна, как и было обозначено в приглашении на вечер, именуют «концептуалистом».
Термин «сюрреализм» зацепил. Какой-то он более осязаемый, что ли, чем «концептуализм». И слушая, смотря, размышляя на этом вечере, который по времени суток был дневным мероприятием, я буквально проникалась словами самого Бахчаняна , что «мир сюрреален, а не ужасен и критичен». А отсюда – только смех, смех и смех.
Из особо запомнившегося: анимация, сделанная из рисунков Бахчаняна, и рассказ, как он, на вопрос о том, в какое время он хотел бы жить, ответил, что в 1918 году, а когда ему сказали: убили бы тогда, он ответил: ну и что, зато был бы среди своих и сколько всего успел бы увидеть, ведь тогда Крученых жил. (Как известно, в это же время зародился и сюрреализм.)
В общем, авангардист – модернист и постмодернист одновременно. Как сказал Юрий Милославский – и эти слова прозвучали на вечере, «создатель направлений в искусстве, то есть главный конструктор». Удивительной силы и редкого таланта был человек. Жаль, что не довелось встретить при жизни.
Фотографий сделала много, а хотелось – еще больше. Вот несколько, на последнем снимке – одноклассник Вагрича Бахчаняна – Дмитрий Фоменко.